Возраст человеческого развития
Обычно в педагогической среде принято разделять учеников на отличников и двоечников, и на возрастные категории: младшие и старшие классы, вузы. Но в жизни, разумеется, все сложнее. У меня была знакомая учительница биологии, которая помнила почти всех своих учеников. Многие из них посещали ее до самой смерти. И очень часто она говорила о двух вещах. Будучи человеком верующим, ей приходилось объяснять детям не о божественном происхождении человека, а об эволюционном. И еще она никак не могла понять, как бывшие троечники в этой жизни устроились лучше всего.
Я не помню больше ни одного человека, кроме этой учительницы, который бы дожил до преклонного возраста и так сохранил и любовь к жизни, и ненавязчивость своей старостью, и свежесть религиозного чувства. Как-то, будучи уже больной, и не выходившей из дома, она рассказывала мне по телефону, какое неземное состояние посетило ее после того, как ее сын заказал молебен о ее здравии. Она сказала, что очень давно его уже не испытывала и мы очень хорошо понимали друг друга.
Когда я вспоминаю о Зинаиде Ефимовне (так звали эту учительницу), то я часто думаю, а как она определяла возраст своих учеников, на десятки лет младших её почтенного возраста? Ведь все они были для нее детьми. Но детьми разными: одни к ней приходили в гости и приносили подарки, а другие по-прежнему лишь жаловались и жаловались на жен, мужей, судьбу и будучи богатыми, не принесли и коробки конфет. Разумеется, не конфеты ей были нужны, но даже и этой малости великовозрастные ученики не могли ей оказать.
Так как же определить возраст человеческого развития? Только, разумеется, не биологическим временем и количеством знаний. Попробуем назвать всего лишь два критерия. Первый – это количество людей, с которыми общается человек. Именно общается, а не руководит, учит, лечит… И второй – понимание того уровня, на котором с другим человеком можно общаться.
И здесь нам очень интересен пример Чехова. Он общался с многими людьми, хорошо понимая их уровень. Его студент тоже умеет общаться и понимать уровень, с кем он говорит. Но если мы познакомимся еще с одним рассказом Чехова «Архиерей», то увидим, что даже таким великим людям, как Антон Павлович, невозможен анализ человека, превышающего его возраст развития. Вот как начинается этот рассказ:
«Под вербное воскресение в Старо-Петровском монастыре шла всенощная. Когда стали раздавать вербы, то был уже десятый час на исходе, огни потускнели, фитили нагорели, было всё, как в тумане. В церковных сумерках толпа колыхалась, как море, и преосвященному Петру, который был нездоров уже дня три, казалось, что все лица — и старые, и молодые, и мужские, и женские — походили одно на другое, у всех, кто подходил за вербой, одинаковое выражение глаз. В тумане не было видно дверей, толпа всё двигалась, и похоже было, что ей нет и не будет конца. Пел женский хор, канон читала монашенка.
Как было душно, как жарко! Как долго шла всенощная! Преосвященный Петр устал. Дыхание у него было тяжелое, частое, сухое, плечи болели от усталости, ноги дрожали. И неприятно волновало, что на хорах изредка вскрикивал юродивый. А тут еще вдруг, точно во сне или в бреду, показалось преосвященному, будто в толпе подошла к нему его родная мать Мария Тимофеевна, которой он не видел уже девять лет, или старуха, похожая на мать, и, принявши от него вербу, отошла и всё время глядела на него весело, с доброй, радостной улыбкой, пока не смешалась с толпой. И почему-то слезы потекли у него по лицу...».
Но вначале почитаем, что говорит об этом рассказе М.М. Дунаев:
«Одним из самых совершенных в художественном отношении произведений Чехова, посвященных духовному сословию, стал рассказ "Архиерей" (1902).
Писатель опять обращает творческое внимание на важную для себя тему. Епископ Петр, главный персонаж рассказа, чувствует, что его сан создаёт неодолимую преграду между ним и людьми, даже самыми близкими ему.
Архиерей всей душой отдаётся своему служению, любит Церковь, ощущает свою уходящую в глубь времени связь с ней. Автор как бы ловит те немногие мгновения, когда души молящихся в храме сливаются в соборном единстве, хотя бы ненадолго: "И почему-то слёзы потекли у него по лицу. На душе было покойно, всё было благополучно, но он неподвижно глядел на левый клирос, где читали, где в вечерней мгле уже нельзя было узнать ни одного человека, и — плакал. Слёзы заблестели у него на лице, на бороде. Вот вблизи ещё кто-то заплакал, потом дальше кто-то другой, потом ещё и ещё, и мало-помалу церковь наполнилась тихим плачем. А немного погодя, минут через пять, монашеский хор пел, уже не плакали, всё было по-прежнему".
Но суета повседневной жизни угнетает преосвященного Петра. Превращение духовного лица в чиновника — не может не быть пагубным, хоть в малой мере. Может быть, именно это создавало преграду между ним и окружающими? Может быть, именно оттого не покидало архиерея чувство какой-то неполноты. Лишь перед лицом смерти, в минуты, когда он кажется себе самому умалённым перед всеми людьми, он обретает в смирении подлинное счастье покоя.
Рассказ "Архиерей" один из последних в ряду созданного Чеховым. Речь в нем идет скорее не об архиерее (хотя и о нём несомненно), а о сущностных законах бытия, как понимал их писатель. Человек, каким бы он ни был в жизни, уходит в неизведанное, и память о нём теряется во времени».
Обратим здесь внимание на странные вроде слова «речь в нем идет скорее не об архиерее (хотя и о нём несомненно)». Дело в том, что преосвященный Петр был «списан» Чеховым с епископа Таврического Михаила Грибановского, умершего от чахотки в 1898 г. в возрасте 42 лет. Чехов пережил епископа на 6 лет и умер 44-летним. И за два года до смерти писатель пишет «одно из самых совершенных в художественном отношении произведений». То есть великий Чехов лишь в 42 года смог написать совершенное, но всего лишь художественное произведение. И описал он нам в нем скорее всего и не архиерея, хотя хотел описать именно его. Так почему же не получилось? А потому, что 42 – летний епископ Михаил и 42 –летний писатель Чехов имели разные возраст развития.
И уж если сегодняшним молодым, да и не молодым (50-ти и старше) людям трудно читать чеховского «Студента», то что уж говорить о чтении «Архиерея»? Этот рассказ становится вовсе за гранью их понимания. В лучшем случае и тот, и другой читается как «сказка» 19-го века.
Ответить с цитированием
Сообщение от Путник2
