Церковно-славянский язык: зачем он?

[Путник2]

Может быть, смысл разговоров верующих и неверующих в том и состоит, чтобы убедить неверующих, что вера - это чудо?

[ceel]

Заковыка в том, что неверующие хотят убедить верующих в обратном. Смысл?

[coolenigmagirl]

Но если Вы через несколько лет ежедневного чтения одной главы из Евангелия будете готовы его понимать на ЦСЯ, то обратно на русский уже не перейдете. Настолько ЦСЯ красив. [/FONT][/COLOR]

Скорее всего таким образом можно выучить наизусть,а понимать суть,это не поможет.

добавлено через 7 минут

То есть вопросы людей, которые от церкви, как от булочной, чего-то хотят.
]

Это не требование а потребность-понимать и знать, а не верить слепо и фанатично в непонятно что.

[Путник2]

Заковыка в том, что неверующие хотят убедить верующих в обратном. Смысл?

А это тоже чудо.

[Гарри]

В свете того, что все должно быть научно – вот мнения двух академиков о ЦСЯ:

Спойлер

Русский язык в богослужении

автор: Академик Д. С. Лихачев
Не впервые поднимается вопрос о переводе богослужебных текстов на обыденный русский язык. Основанием к тому в глазах сторонников такого перевода является необходимость сделать богослужение более понятным. Такие попытки были особенно часто сразу после революции, в пору усилий государства подчинить себе Церковь, что привело к появлению разного рода обновленческих “красных” и прочих церковных объединений. Народ тогда не принял богослужения на русском языке. Обновленческие церкви стояли пустыми...
“Непонятность” богослужения заключается не только в языке. По-настоящему непонятно богослужение для тех, кто не знает основ православного учения. Именно с учением Церкви должен познакомиться человек, желающий посещать церковь, а “непонятность” языка - дело второстепенное. Преодоление препятствия со стороны постижения языка - несложно (это не латинский язык в католическом богослужении).
“Непонятность” богослужения лишь усилится, если языком его станет разговорный (обыденный, обывательский) язык, не имеющий всех богословских нюансов в своем словаре, лишенный традиционных фразеологизмов. И это тогда, когда существует близкий язык, но обладающий тысячелетним опытом молитвенного , богослужебного, богословского употребления. “Господи, помилуй” и “Господи, прости” - различны по своему значению.
Итак, первое мое возражение против перевода богослужения на русский язык состоит в том, что при таком переводе и богослужение, и богословская мысль не станут сколько-нибудь более понятными , а существующая традиция прервется. Для обывателя же “непонятность” богослужения во многом обострится.
Некто утверждает: “Вот я зашел в церковь и плохо понял, о чем там пелось и говорилось”. Но когда человек старается понять смысл службы, он, может быть впервые, совершает духовную работу. Откуда же требование, чтобы Церковь шла на уступки обывателю? Не Церковь должна кланяться обывателю, а обыватель - Церкви.
Среди “вспомогательных” аргументов в пользу перевода богослужения на обыденный русский язык приводится и следующий: “В католической церкви отказались от латинского языка”. Но еще пока нельзя судить, привело ли это к благим результатам. Ведь латынь играла, отчасти и сейчас играет, существенную роль в западной культуре, в западной образованности вплоть до последнего времени, позволяя читать и понимать всем (независимо от родного языка) латинских авторов, оставаясь языком юриспруденции и медицины, способствуя общению ученых западных стран и т. д.
А в целом, так ли уж важен для нас именно в решении этого вопроса католический опыт? Перевод католического богослужения на национальные языки уже сейчас привел к некоторым отрицательным результатам и в церковном, и в светском уровне образованности. Это отмечено преподавателями многих высших учебных заведений.
Говорят: “Церковь с переводом богослужения на национальные языки станет более демократичной, более близкой национальной культуре”. Очень может быть, но есть опасность, что она станет не только национальной, но и националистичной. Не стану приводить примеры: они у всех на виду. Да и “демократизм” не всегда идет на пользу. Так, болгары еще больше отделились от сербов. А сербы - от болгар в результате перехода их богослужения на национальные языки.
Между тем очень важна общая молитва. Общий язык молитвы. Единство языка богослужения объединяло православных славян, как объединяло их единство языка письменности. Пока богослужение велось на церковнославянском языке, одни и те же книги были доступны для славян Балканского полуострова, и сербов, и украинцев, и белорусов, и русских.
Итак, церковнославянский язык играл и играет сейчас (хотя и в меньшей степени, чем раньше) объединяющую роль. В России (и отчасти в других славянских странах) церковнославянский язык объединял культуру не только по горизонтали, но и по вертикали: культуру прошедших столетий и культуру нового времени, делая понятными высокие духовные ценности, которыми жива была Русь первых семи веков своего существования, объединяя Россию, Украину и Белоруссию. Это способствовало сохранению самосознания русских, живших на территории других государств, и теперь объединяет Русскую Зарубежную Церковь с Матерью-Родиной.
Это тем более важно отметить, что Россия была страной высокой книжной культуры. Как ясно теперь, после открытия берестяных грамот, - страной широчайшей письменной культуры. Надписи имели все культурные ценности: иконы, церковные сосуды великолепные фрески в храмах, одежда (особенно шитье, облачения и т. д.). Сейчас, когда мы впали в культурную нищету, это особенно должно нас трогать, и сохранить нашу связь с прошлым мы должны обязательно! Мы имеем великолепную письменность и литературу: сочинения митрополита Илариона, Кирилла Туровского, Серапиона Владимирского, митрополита Алексия, Ермолая-Еразма, Нила Сорского, Максима Грека и сотен других, приобщиться к мудрости которых стало возможным благодаря свободе научной печати и таким собраниям, как вышедшие “Памятники литературы Древней Руси” и издающаяся “Библиотека литературы Древней Руси” (1-й, 4-й и 5-й тома уже вышли). Благодаря текстам, изданным параллельно на древнерусском и современном русском языках, мы можем оценить необыкновенную красоту языка Церкви, языка духовной культуры.
Если мы откажемся от языка, который великолепно знали и вводили в свои сочинения Ломоносов, Державин, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Достоевский, Лесков, Толстой, Бунин и многие-многие другие, - утраты в нашем понимании русской культуры начала веков будут невосполнимы. Церковнославянский язык - постоянный источник для понимания русского языка. Сохранения его словарного запаса. Обостренного постижения эмоционального звучания русского слова. Это язык благородной культуры: в нем нет грязных слов, на нем нельзя говорить в грубом тоне, браниться. Это язык, который предполагает определенный уровень нравственной культуры. Церковнославянский язык, таким образом, имеет значение не только для понимания русской духовной культуры, но и большое образовательное и воспитательное значение. Отказ от употребления его в Церкви, изучения в школе приведет к дальнейшему падению культуры в России.
Русский язык “очищается”, облагораживается в Церкви. Да, Евангелие должно проповедоваться на всех языках. В изданиях, где оно печатается параллельно на церковнославянском и русском языках, уточняется смысл отдельных выражений, разъясняется значение каждого слова. Русский язык никто не изгоняет из Церкви, но обращенные к Богу, Божией Матери, к святым слова должны быть свободны от обыденщины, не соприкасаемы с бранью и вульгарщиной.
Убежден, что необходимо сохранить верность тому сочетанию двух близких друг другу языков, которые исторически постоянно соприкасались в летописях, в посланиях Церкви и патриархов, в сращениях к народу патриархов и других иерархов Церкви, в проповедях (число которых в Церкви должно постоянно расти).
Д.С. Лихачев. Русский язык в богослужении и в богословской мысли. - “Возрождение”, 1998

http://www.pravmir.ru/article_1993.html
А вот по поводу, что никто его не знает

Спойлер

Наша современность и особенно повседневность — противоречивы и сложны. Преодолевая трудности и противоречия, мы стремимся к полнокровной духовной и светской жизни, к обновлению и в то же время к возвращению многих утраченных и почти забытых ценностей, без которых бы не было нашего прошлого и едва ли сбудется вожделенное будущее. Мы вновь ценим то, что испытано поколениями и что, несмотря на все попытки «разрушить до основания», передано нам в наследие веками. К таким ценностям относится древний книжный церковнославянский язык.
Его живительный первоисточник — старославянский язык, язык святых первоучителей славянских Кирилла и Мефодия, называемых за их подвиг создания и распространения славянской грамоты и богослужения равноапостольными, был одним из древнейших книжных языков Европы. Помимо греческого и латинского, корни которых уходят в античные дохристианские времена, можно назвать только три европейских языка, не уступающих по старшинству старославянскому: это — готский (IV в.), англосаксонский (VII в.) и древневерхненемецкий (VIII в.). Старославянский язык, возникший в IX в., оправдывает свое название, ибо он, как и его первая азбука — глаголица, был создан святыми Солунскими Братьями для всех славян и бытовал сначала в среде славян западных и западной части южных славян — мораван, чехов, словаков, отчасти поляков, паннонских и альпийских славян, а затем славян южных в пределах далматинских, хорватских, македонских, болгарских и сербских и, наконец, у славян восточных. В их среде более тысячи лет тому назад в результате крещения Руси он укоренился, расцвел «яко кринъ прѣчистии» и дал удивительные образцы одухотворенного и целомудренного писания, к которым обращались многие поколения наших дедов и отцов.
Без церковнославянского, бытовавшего на Руси, трудно себе представить развитие русского литературного языка во все эпохи его истории. Церковный язык, подобно латыни в западных романских странах, был всегда опорой, гарантией чистоты и источником обогащения русского нормированного языка. Мы и сейчас, порой подсознательно, несем в себе частицы священного общеславянского языка и пользуемся им. Употребляя пословицу «Устами младенца глаголет истина», мы не задумываемся над тем, что «чисто» по-русски следовало бы сказать «Ртом ребенка говорит правда», а ощущаем лишь некоторый архаизм, книжность этого мудрого речения. Наши предки в XVIII в. или в начале XIX в., используя французский идиом trainer une misèrable existence, не стали говорить «тащить убогую житуху», как, казалось бы, следовало ожидать, а обратились к церковнославянской традиции и... стали в некоторых случаях влачить жалкое существование. Еще Михайло Ломоносов в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» в 1757 г. писал, что «старательным и осторожным употреблением сродного нам коренного славенского языка купно с российским отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков, заимствующих себе красоту из греческого, и то еще через латинский», и пояснял, что «оные неприличности ныне небрежением чтения книг церковных вкрадываются к нам нечувствительно, искажают собственную красоту нашего языка, подвергают его всегдашней перемене и к упадку преклоняют. Сие все показанным способом пресечется, и российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердися, коль долго церковь российская славословием Божиим на славянском языке украшаться будет». [М. В. Ломоносов. Поли. собр. соч.: Труды по филологии. 1739-1758 гг. М.; Л., 1952. - Т. 7. - С. 591.]
Таким образом, благоприятное будущее русского литературного языка М. В. Ломоносов видел в опоре на «славенский язык», что и было подтверждено в начале XIX в. блистательным поэтическим слогом Пушкина, а еще почти столетие спустя в трагические дни Второй русской революции другой служитель русской Музы поэт Вячеслав Иванов, автор ряда произведений на языке, близком к церковнославянскому, в статье «Наш язык» писал: «Язык, стяжавший столь благодатный удел при самом рождении, был вторично облагодетельствован в своем младенчестве таинственным крещением в животворящих струях языка церковнославянского. Они частично претворили его плоть и духотворно преобразили его душу, его "внутреннюю форму". И вот он уже не просто дар Божий нам, но как бы дар Божий сугубо и вдвойне, — преисполненный и преумноженный. Церковнославянская речь стала под перстами боговдохновенных ваятелей души славянской, Свв. Кирилла и Мефодия, живым слепком "божественной эллинской речи", образ и подобие которой внедрили в свое изваяние приснопамятные Просветители» [В. И. Иванов. Наш язык. //Из глубины: Сборник статей о русской революции. — М.; 1990. — С. 146.]. Для многих писателей и поэтов, да и просто ревнителей благолепия русского языка, церковнославянский был не только источником вдохновения и образцом гармонической завершенности, стилистической строгости, но и стражем, как это полагал еще Ломоносов, чистоты и правильности пути развития русского («российского») языка. Утратил ли эту роль церковнославянский и в наше время? Я полагаю, что не утратил, что именно эту функциональную сторону древнего языка, языка, не отрешенного от современности, следует осознавать и воспринимать и в наше время. Мне известно, что во Франции любители и охранители чистоты французской речи так же относятся и к латыни, изучая и популяризируя этот средневековый международный европейский язык и даже стремясь сделать его устным, разговорным в определенных ситуациях и условиях. Они создали общество «живой латыни» (le latin vivant) никак не в ущерб, а на пользу родному французскому языку.
Тот церковнославянский язык, который мы слышим в храмах и находим в церковных книгах, в науке теперь принято называть новоцерковнославянским, на нем пишутся новые церковные тексты: акафисты, службы новопрославленным святым. Этот термин ввел известный чешский палеославист Вячеслав Францевич Мареш (он сам себя так именует по-русски), посвятивший новоцерковнославянскому языку несколько работ. В докладе на конференции, приуроченной к 1000-летию Крещения Руси (Ленинград, 31 января — 5 февраля 1988 г.), он сообщил, что «в наше время существуют три типа новоцерковнославянского языка: 1) русский тип, который употребляется как литургический язык в богослужении византийского обряда (произношение приспособляется к языковой среде); 2) хорватско-глаголический тип, который употребляется в богослужении римского обряда у хорватов (с 1921 до 1972 г. также у чехов); 3) чешский тип, с 1972 г. употребляемый в римском обряде у чехов (оформлен научным путем в 1972 г.)». Недавно изданы служебники римского обряда на новоцерковнославянском языке хорватско-глаголического варианта и варианта чешского. Как все литургические книги, они изданы анонимно, но известно, что хорватский вариант приготовлен И. Л. Тандаричем, а чешский В. Ткадличком. Таким образом, церковнославянский язык можно услышать не только в православных храмах, но и в храмах католических, правда, в последних он звучит крайне редко, в исключительных случаях и исключительных местах.
В нынешней России церковнославянский многими ощущается и воспринимается как язык «мертвый», т.е. сохранившийся только в церковных книгах и службах, во всех иных случаях, даже при домашнем чтении Священного Писания, в ходу — родной русский язык. Не так было в дореволюционные времена. Об этом свидетельствуют многочисленные источники, да и собственные воспоминания о моем детстве, отрочестве и юности. Эта пора прошла в условиях беженского быта в Сербии, в Белграде, где я учился в «старомодной» русской школе, а потом в мужской русской гимназии. В старшем классе моим законоучителем и духовным отцом был протоиерей Георгий Флоровский, а всего Закон Божий преподавался не менее десяти лет (полное среднее образование длилось 12 лет: четыре года в начальной школе и восемь в гимназии). Молитвы, Символ веры и Евангелие (Новый Завет) были исключительно на церковнославянском языке, и только Катехизис, как мне помнится, Катехизис митрополита Филарета, который мы выборочно зубрили слово в слово, был на русском, и то весьма архаическом (как сейчас помню отрывок, объясняющий, почему крестная смерть Спасителя избавляет нас от греха, проклятия и смерти: «Дабы мы удобнее могли веровать сей тайне, слово Божие вразумляет нас о ней, сколько вместить можем, через сравнение Иисуса Христа с Адамом. Адам естественно есть глава всего человечества, которое составляет одно с ним, по естественному происхождению от него.» — и т.д.) [Митрополит Филарет. Пространный христианский катехизис. Варшава. 1930. - С. 41.].
На воскресной обедне, которую многие из нас знали почти наизусть, стояли в гимназической церкви строем, иногда, перед большими праздниками, отстаивали вечерни, часть класса (счастливчики!) пела в церковном хоре, но ходили и в городскую русскую Троицкую церковь, и на кладбище к Иверской. Церковнославянский язык звучал постоянно, церковнославянские тексты (заповеди Моисея и заповеди Блаженства, молитвы, тропари, небольшие притчи из Евангелия), как и латинские тексты или тургеневские стихотворения в прозе, заучивались наизусть, отдельные гимназисты прислуживали в церкви, читали часы, исполняли обязанности псаломщика. Церковнославянский язык звучал чаще, чем воспринимался зрительно.
Чтобы понять, как глубоко был воспринят русскими людьми или людьми русской культуры церковнославянский язык во времена, которые сейчас кажутся почти патриархальными, достаточно прочитать краткий и необычайно яркий рассказ «Панихида» парижского российского писателя Гайто Газданова, ставшего эмигрантом после гражданской войны в нашей стране. В рассказе описывается, как во время немецкой оккупации Парижа в 1942 г. умер от чахотки русский беженец, как пришли к нему его немногочисленные, во многом случайные знакомые, которые позвали русского священника, чтобы прямо в доме отпеть покойника и потом отвезти его на кладбище: «Батюшка, старый человек с хрипловатым от простуды голосом, приехал через четверть часа. На нем была поношенная ряса, вид у него был печальный и усталый. Он вошел, перекрестился <...> — Из каких мест покойник? — спросил священник. Володя ответил — такого-то уезда Орловской губернии. — Сосед, значит, — сказал батюшка. — Я сам оттуда же, и тридцати верст не будет. Вот беда, не знал я, что земляка хоронить придется. А как звали? — Григорий. Священник молчал некоторое время <...> — Будь другие времена, я бы по нем настоящую панихиду отслужил, как у нас в монастырях служат. Да только вот голос у меня хриплый, одному мне трудно, так быть, кто-нибудь из вас мне все-таки поможет, подтянет? поддержит меня? Я взглянул на Володю. Выражение лица у него было <:... > трагическое и торжественное. — Служите, батюшка, как в монастыре, — сказал он, — а мы все поддержим, не собьемся. Он обернулся к своим товарищам, поднял вверх обе руки повелительным и привычным, как мне показалось, жестом — священник посмотрел на него с удивлением — и началась панихида. Нигде и никогда, ни до этого, ни после этого я не слышал такого хора. Через некоторое время вся лестница дома, где жил Григорий Тимофеевич, была полна людьми, которые пришли слушать пение. <:...> "Воистину суета всяческая, житие же сень и соние, ибо всуе метется всяк земнородный, яко же рече Писание: егда мир приобрящем, тогда во гроб вселимся, иде же вкупе цари и нищие". <...> "Вси бо исчезаем, вси умрем, цари же и князи, судьи и насильницы, богатые и убогие и все естество человеческое". <...> Когда отпевание кончилось, я спросил Володю: — Откуда это все у вас? Каким это чудом все вышло, как вы составили такой хор? — Да просто так, — сказал он. — Кто в опере когда-то пел, кто в оперетке, кто просто в кабаке. И все в хоре пели, конечно. А уж церковную службу мы с детства знаем — до последнего вздоха. Затем гроб с телом Григория Тимофеевича закрыли» <...> [Гайто Газданов. Вечер у Клэр: Романы и рассказы. - М., 1990. С. 529-530.].
Трудно сказать, когда и как вернется в нашу среду культура и дух церковнославянского слова, церковного распева и будут ли они широкого и глубокого охвата. Бог весть! Но думали ли мы с вами, читатель, десять или даже пять лет тому назад, что в начале 90-х годов в Москве, в издательстве «Просвещение» выйдет учебник церковнославянского языка?

Н. И. Толстой,

академик РАН
† 1996

http://ksana-k.narod.ru/menu/csl/p-k_csl.html

[Sanya]

что церковь – это всего лишь школа подготовки к будущей жизни

Будущая жизнь - это смерть, я вас правильно поняла? Странное у вас представление о церкви, я всегда думала,что церковь - это собрание людей верующих во Христа, которые вместе совершают Богослужение.
Можно сравнить и с булочной, куда мы приходим за пищей для тела, а в церковь для души. Церковь учит скромности, но не всех видимо.
P.S.: А вы как молитесь, как святой или как попугай? На коком языке, русском или церковнославянском?

[coolenigmagirl]

А вы как молитесь, как святой или как попугай? На коком языке, русском или церковнославянском?

Если молитва-это разговор с Богом,то неужели нужно с Ним разговаривать на чужом языке или повторяться чужими словами?Неужели Создатель предпочитает старо-славянский язык и игнорирует русский?

[Ворон]

Предполагаю следующие варианты:

1. Сочетания звуков работают как "благозвучие", "мантра"...

2. Непонятность или особенность изложения требует наличия "толкователя". Далее цепочка очевидна...

Можно ещё много чего предположить, но эти варианты мне кажутся наиболее существенными. Кстати, для меня они не исключают друг друга.

[Путник2]

я всегда думала,что церковь - это собрание людей верующих во Христа, которые вместе совершают Богослужение...

Правильно думали и продолжайте так думать. Но еще задумайтесь и о том, а для чего верующие это делают? Чтобы в вечности соединиться со Христом.

Для Бога язык молитвы не важен. Он в сердце человека смотрит.

Молюсь как "попугай". Причем как очень ленивый "попугай".

[Sanya]

coolenigmagirl, мне кажется Ему все равно, на каком языке вы с ним говорите, хоть на китайском, важнее как: от души или потому, что так надо.