Я с детства живу в такой ситуации, когда меня литературные критики и журналисты пытались в какие-то рамки заключить, вписать в какую-то устоявшуюся структуру.
А я говорила, что не надо меня пытаться вместить во все ваши сорок восемь формочек.
Но это не помогает – все равно пытаются дать мне определение и не оставляют попытки вместить меня в некие рамки.
Когда мне говорят – вот женщине должно делать то-то и то-то, а Поэту надо делать вот то-то и то-то, я думаю в этот момент:
– Может быть женщине надо, Поэту надо, а вот мне лично – не надо!
Это папа Вам читал Пастернака в шесть лет?
И папа, и мама, но в первую очередь это делала мама.
Когда Вы стали писать?
Осознанно я лет с пяти уже что-то писала, но во что-то определенное это стало формироваться, когда мне семь уже было
Ваши стихи того периода - у меня было ощущение, что писал их взрослый человек - Вы понимали тогда, что именно Вы пишете, или это шло через Вас, а Вы просто записывали, до конца не понимая детским умом, что это такое?
Я абсолютно четко осознавала, что я пишу.
То есть в 12 лет Вы понимали, что Вы пишете, и не было так называемого автоматического письма?
Абсолютно понимала и писала я сама, а никто мне не диктовал автоматическим письмом с Небес. Хотя без Божьей воли и без Господнего промысла здесь не обошлось, это точно.
А как Вы думаете – как это могло произойти, в результате чего? Это потому, что Вам читали Пастернака с шести лет или это врожденное?
Я думаю, что здесь не обошлось без воспитания Поэта целенаправленно.
А с Пастернаком вот как получилось.
Мне папа, когда мне было 6 лет, принес стихи Пастернака и сказал:
- Вот прочти, мне важно твое мнение, правда, я тебе могу сказать сразу – тут ничего не понятно.
Я прочла и сказала:
- Да нет, мне понравилось, все здорово здесь
- А о чем здесь? - спросил папа, - тебе непонятно?
- Да нет, все понятно?
- Так о чем здесь?
- Не знаю, но мне все понятно!
Я никогда не думала о том, какой я родилась. Я просто есть, была и буду.
Всё что я знаю о себе, это то, что я слышу о себе. Сама я о себе не думаю – я просто есть.
А начиналось всё вот как.
Я писала себе стихи и писала, и тут вышла статья о Нике Турбиной в «Комсомольской правде». Для меня это было озарением. Ника была немного постарше меня, и мне кто-то принес старую статью о ней, Юлиан Семенов о ней написал.
Для меня это было озарение, потому что мне было лет восемь, и я думала, что не печатают детей в газетах.
И тут я подумала, если напечатали девочку Нику Турбину, почему не могут напечатать меня? Вдруг понравятся мои стихи…
И вот пошла потихонечку по газетам и журналам…
Вы были ребенком и не были обременены страхами – плохо ли пишете, хорошо ли; возьмут, не возьмут?
Вы на тот момент захотели идти в газеты и журналы и Вы это сделали? Так?
Да!
У нас семья такая, где все проговаривается, нет никаких умалчиваемых тем или настроений – все проговаривается вслух.
Со мной разговаривали с детства на равных абсолютно, как со взрослой.
Вот я начала с того, что сказала родителям, что я хочу отдать свои стихи в газету.
Папа мне сказал:
- Давай подумаем, куда ты можешь отдать свои стихи? Ну, давай пойдем в «Пионерскую правду»
И мы пошли и отнесли мои стихи в «Пионерскую правду».
То есть, запечатали стихи в конверт и оставили его на вахте.
Тогда это было не ресепшн, а вахта, там была Тетенька-Вахтер, вот мы ей и оставили наш пакет.
А в пакете наш телефон, не мобильный, естественно, а домашний, и подпись «Вика Ветрова, 8 лет».
И через какое-то время мне позвонили.
Но были еще другие газеты и журналы, где мне отказывали в очень резкой форме.
Было сказано несколько раз примерно следующее:
– У меня дочь пишет гораздо лучше, я же её не печатаю.
Потом мне еще рассказывали, что для того чтобы стать Поэтом нужно 20 лет писать в стол и потом мо-о-о-ожет быть что-то из меня получится
Вам было больно?
Да! А как иначе?
Не знаю, может, Вы были необыкновенным ребенком, которому не больно от отказов…
А как же! Ребенку восьми-девяти лет конечно обидно. Слёзы! Да! Но не там!
Вот еще! Буду я там плакать! Нет! Всё - дома! И слёзы и обиды…
Потом у меня была «Пионерская Зорька», еще что-то и вот потихоньку так пошло и пошло.
Потом были журналы «Пионер» и «Костер» - вот так в восемь – девять лет все начиналось, но тогда у меня были еще достаточно детские стихи.
А Вы не хотите об этом написать?
Нет, не хочу.
Если когда-нибудь я в старости и начну писать свои мемуары, то это будет юмористическое произведение в стиле трэш – взгляд мой на вещи будет именно таким.
Как Вас воспитывали в семье?
Мои родители меня никогда ни в чем не заставляли, не напрягали.
И что касается школы и вообще свободы выбора в том возрасте – если я говорила, что я в школу завтра не пойду, они мне говорили – не ходи.
У меня был такой момент в восьмом классе, когда я пришла из школы и сказала:
- Я в школу больше не пойду, мне там, действительно, больше нечего делать, потому что я трачу очень много времени зря.
Мама сказала:
- Да и то правда …
У меня была тогда проблема – я сова. Сова абсолютная. Для меня встать утром в восемь – это пытка! Пытка!
Потом, я, как правило, работаю ночью, я пишу что-то ночью, и для меня всегда была проблема утренние часы.
На тот период времени я была очень продуктивна, лет в 12 по сто стихов за ночь писала, по пятьдесят …
Сейчас, конечно, поменьше пишу.
И мне тяжело было в школу идти утром, и потому я могла и не идти с согласия моих родителей
Мне абсолютно нечего было делать в школе на самом деле, и моя мама это прекрасно понимала.
Перевели меня в экстернат, и я благополучнейшим образом училась дома тогда, когда я хотела.
У меня был очень хороший мозговой штурм с восьми до десяти вечера: я занималась уроками, и потом можно свободно писать стихи.
И вот тут для меня наступил простор для творчества …
Я очень легко закончила два класса за год, и потому в 15 лет я уже закончила школу.
У меня в то время была художественная школа, потом у меня была еще музыкальная школа, класс фортепьяно.
Я на гитаре в свое время пробовала играть, но мне не понравилось
Я всегда хотела играть на фортепьяно, это было абсолютно мое осознанное решение, мое желание, мой выбор.
Никто не принуждал.
Затем в свое время это было фигурное катание зимой, летом плавание и теннис
Танцы обязательно!
На начальном этапе с шести лет до девяти это была хореография, затем бальные танцы
Настоящее Светское Воспитание …
Да! Как и полагается!
И все это на мамины плечи ложилось – на женщине дом, ребенка нужно водить на музыку, на живопись, на танцы – конечно, ей было сложно.
Днем дела по дому и со мной по школам, а вечером меня надо снарядить на следующий день – погладить, собрать на выступление куда-то и прочее
А еще дети в семье были?
Нет! Я, мама, папа! Это была вся наша семья – у меня не было ни бабушек, ни дедушек, в моем воспитании они никакого участия не принимали, потому все выступления или съемки были на родителях…
Тогда уже начались съемки на телевидении.
Привыкла я к съемкам рано и быстро, и никогда не было никаких проблем.
Снималась с восьми лет. И всегда попадало так - звонят с телевидения, а я больная, температура 38 ...
Всегда почему-то так попадало – мне сниматься, а у меня в этот момент простуда с температурой.
И вот я помню – первые съемки, у меня температура 38,5, а у меня съемки шесть часов подряд. Тогда снимали обстоятельно, тогда был еще такой полукиноаппарат на телевидении.
И в тот момент мне было достаточно сложно.
Телевизионщики спрашивают, не устала ли я, я отвечаю:
– Нет! Я буду сниматься
И вот в перерывах я лягу, полежу где-нибудь…
Я понимала, что надо сниматься и болеть некогда, была ответственность, потому что люди работают и я не могла себе позволить отменить съемку из-за своего самочуствия.
Я по этому поводу, по поводу своей отвественности говорю – у меня есть девиз жизни
– Пионер! Ты в ответе за всё!
Мои родители меня не заставляли, не напрягали, они мне говорили – ты хочешь выступать, выступай – не хочешь не выступай.
Хочешь сниматься – снимайся, если нет – то никто тебя не заставляет. Я сама принимала осознанное решение сниматься.
И вот тогда пошли к нам в дом письма, по 35 тысяч писем в день
Это были настоящие письма на бумаге в конвертах, которые приносил почтальон?
Да, настоящие, по почте, мешками, я не успевала читать …
Наступил момент, когда я перестала их читать, потому что вспомнила бытность Элвиса Пресли после его первого выпущенного диска, когда он читал сначала все письма, а потом говорит:
- Я понял, что читаю часами и не могу остановиться …
И что было в письмах к Вам?
- Вы знаете, разное было, почему-то у людей было какое-то превратное мнение обо мне – кто-то считал, что я ребенок очень несчастный, им казалось что родители пытаются сделать из меня вундеркинда.
А кому-то казалось, что, Боже мой, какое чудо и как замечательно и восхитительно все.
Одна Дама Пожилая написала мне, что она всю жизнь коллекционировала картины, и у нее собралась огромная коллекция, и что она хочет мне её завещать
Мы тогда отписывали, что не надо, завещайте все это краеведческому музею.
Тогда были те самые голодные годы девяностые, самое начало, когда у нас были карточки продуктовые.
Так вот, тогда из какого-то далекого сибирского уголка мне прислали посылку из школы – огромный ящик.
Ребята скинулись всей школой, написали мне, что вот, мол, в Москве нечего есть и они шлют мне сало, орехи, мед, варенье – огромный ящик с продуктами.
В результате потом моя мама обегала все магазины Москвы, забила этот ящик самыми дорогими шоколадными конфетами и мы отослали их ребятам обратно.
Потом пришло такое трогательное письмо о том, что дети таких конфет не ели никогда и что они устроили вечер поэзии, читали мои стихи, ели эти конфеты и у них в результате получился прекрасный праздник ...
И что все были просто счастливы от этой истории.
Потом приходили какие-то люди незнакомые, приносили мне подарки.
Я в этом существовала нормально, меня мама правильно воспитала в стиле – ты гений, безусловно, но пойди вынеси мусор.
Потому, когда мне что-то дарили, мне было приятно, я разговаривала с людьми, если человек приходил и хотел со мной поговорить, я разговаривала.
Мне звонили, я отвечала, то есть, меня это не напрягало
Поначалу были статьи в газетах, передачи на телевидении, вечера поэтические, потом все это потихонечку сходить на нет.
Стихи стали из газет убирать, и не только мои, потому что наступили девяностые годы, интерес к поэзии стал ослабевать и меняться на темы девяностых, далекие от поэзии и высокой прозы.
Я все равно вписывалась и в этот период - я печаталась.
У меня выходили книги в 1991, в 1992 и в 1993 годах.
Три книги подряд - «Ты найди меня в доброте своей», «Пора ромашкового цвета», «Держащая небо»
Когда мне было 11 лет я стала стипендиатом международной благотворительной программы «Новые имена», которая тогда проводилась под покровительством Фонда Культуры.
Я была первым стипендиатом и, по-моему, единственным поэтом в течение пяти лет, который получал эту стипендию.
А стипендия была по тем нашим советским временам очень даже приличная, почти как зарплата взрослого специалиста – 250 рублей в месяц.
Вместе со мной в то время в «Новых именах» начинали и Денис Мацуев, и Саша Гиндин.
Я была стипендтиатом «Новых имен» пять лет, пока не уехала из страны.
Кстати, тогда в самом начале именно Андрей Вознесенский, который должен был стать моим оппонентом при рассмотрении кандидатур на получение стипендии, стал моим ярым защитником и человеком, произнесшим, по-моему, потрясающую фразу:
- Если кто-то скажет тебе, что ты – вундеркинд, не верь ему! Ты – не вундеркинд, ты – гений в детстве!
А потом у меня возник вопрос, что мне делать дальше, как и где мне учиться.
Так получилось, что мой папа по роду своей работы - он был торгпредом России в Швеции - получил возможность уехать в Швецию.
Это мне было необходимо.
Девяностые достаточно были такие жестокие годы, и надо было вывезти прежде всего поучиться человека, во-первых,
а во-вторых, я аллергик, и нужно было избавиться от аллергии на нормальном питании и провести хорошее лечение.
И так получилось, что мне тогда было 15 лет, я уже закончила школу экстерном, и когда мы туда приехали, у меня была абсолютная свобода действий.
Конечно, я понимала, что когда я уезжаю, что я, в принципе, какие-то связи теряю, то есть, это неизбежно.
Но я на это как-то шла совершенно спокойно, не было страха и оглядки назад - а что же будет, когда я вернусь?
А то, что я вернусь это было само собой разумеющееся, это было понятно и для меня это даже не обсуждалось.
Хотя многие девушки, которые приезжали туда, выходили замуж и там оставались.
Но мне было понятно даже здесь, на берегу, что я вернусь.
Я туда приехала и стала думать, что мне делать, а так как я всегда хотела учиться режиссуре, драматургии.
Там была киношкола Бергмана. Но учеба в ней стоила совершенно астрономических денег, которых в семье российских дипломатов быть просто не могло.
Работникам именно российских посольств и торгпредств платили очень маленькие деньги по сравнению с дипломатами из других стран.
Но у меня неожиданно обнаружился еще один вариант, по которому могла бы дальше развиваться моя судьба.
Известный шведский галерист Асли, который в свое время очень помог Эрнсту Неизвестному, увидел мои картины и с большим интересом отнесся к моему творчеству.
В его галерее прошла моя первая выставка, а потом Асли дал мне рекомендацию в Стокгольмскую Художественную Академию, где я смогла бы бесплатно учиться и в последствии стать профессиональным художником.
Но оставался актуальным и первый вариант - у меня была возможность сдать хорошо экзамены и поступить в Стокгольмский национальный университет бесплатно.
И я туда поступила в итоге, и я его закончила со степенью бакалавра.
Английский язык у меня был, шведский надо было учить.
А учить по меркам нашего образования пришлось в кратчайшие сроки.
За два месяца мне предстояло изучить язык настолько хорошо, чтобы не только суметь элементарно изъясняться, но знать его так, чтобы слушать лекции и сдавать экзамены на языке.
Когда-то я говорила по-шведски прекрасно, сейчас говорю хуже, потому что практики уже нет много-много лет.
Когда я приезжаю в Стокгольм, то вспоминаю язык и говорю на нем.
Что я делала, когда я жила за границей?
За границей можно делать только две вещи, если ты приехал учиться – либо учиться, либо через месяц ты уже не учишься – отчислят без лишних разговоров.
Обучение бесплатное, так что будь добр, учись на отлично и обеспечивай стопроцентную посещаемость. Потому что иначе с тобой попрощаются и никакие заслуги перед отечеством здесь ни в счет.
Да, кстати, в Стокгольмский Национальный Университет я поступила тоже имея в кармане рекомендацию от Председателя Союза Писателей Щвеции Питера Курмана, с которым мы познакомились за год до этого на огромнейшем фестивале поэзии в Македонии «Стружские Вечера Поэзии».
Это были своего рода олимпийские игры среди поэтов из 70 стран.
Я там в свои пятнадцать лет представляла Россию, в то время как всем остальным маститым участникам было уже далеко за сорок.
В Македонии все сложилось на редкость удачно, я заняла первое место, получила денежное вознаграждение и в 1995 году в Скопье вышла моя книга стихов, переведенных на Македонский «Время доверия».
А Гран-При в тот год взял так же наш соотечественник поэт Геннадий Айги – замечательный поэт и человек, царствие ему Небесное.
Так вот, именно там я познакомилась с достаточно интересными людьми, в том числе и с Питером Курманом, самым известным в то время шведским поэтом, Председателем тамошнего Союза писателей, который апплодировал стоя, когда мои стихи, вслед за мной читали на английском и македонском.
Так что, когда спустя год, я поступала в университет уже в его родном Стокгольме.
Он мне дал очень короткую рекомендацию, всего из пары строк.
Там было написано примерно следующе: «Виктория Ветрова – гений. Если Вы примите ее на свой факультет, она обогатит культуру Шведского Королевства.»
Так что в Швеции мне приходилось очень-очень-очень много и усердно учиться.
Я еще занималась там творчеством, я писала картины, я начала писать там прозу, помимо стихов.
Я привезла оттуда столько стихов!!!
У меня были картонный коробки, набитые этими листками, штук наверное пятьсот стихов по истечение времени я уничтожила
Почему?
Когда пишешь, все равно какая-то пена идет, от которой время от времени нужно избавляться, и я спустя какое-то время их почитала и поняла, что это лишнее, от чего можно отказаться легко, и я это просто уничтожила.
Свободно расстаетесь со своими стихами?
Ну если это делаю я, то - да, но когда кто-то пишет песни на мои стихи и пытается их как-то редактировать – убирать из текста или что-то добавлять, я к этому отношусь очень ревностно.
Если это делаю я, то легко – своя рука владыка.
Еще из интересных моментов моей шведской бытности можно отметить мое выступление в «Культурхюсет» - конценртном зале в Стокгольме, на акции в поддержку сгоревшего в Питере здания Союза Писателей Санкт-Петербурга.
Там я выступала наряду с известными шведскими культурными деятелями, актерами, поэтами, а так же с замечательными российскими поэтами Соснорой и Айги.
А по возвращению, когда я вернулась, мне нужно было получать образование здесь.
Мне было 19 лет
До этого я приезжала в Москву и вступила в союз писателей, когда мне исполнилось 18 лет.
С 1996 года я член Союза Писателей.
Кстати, рекомендацию в Союз Писателей мне дал Сергей Михалков, известный тем, что практически никому никогда не давал рекомендаций.
И вот в момент моего возвращения, был такой период, когда вообще ничего не было, прежняя поэтическая база исчезла.
Я не могу сказать, что это был тяжелый период для меня
Мне иногда говорят – ой, наверное было очень тяжело, ты пришла и тебя никто не помнит …
Не было мне в этом смысле тяжело!
«Тяжело и трудно» – это в голове у каждого.
Понимаете, если себе внушить, что я никогда не буду подметать у себя в квартире и мыть посуду, потому что не барское это дело – это будет доставлять максимум неудовольствия
И если внушить себе:
– Боже мой, вот у меня по 35 тысяч писем в день приходило, а сейчас я прихожу, а у меня ничего, – конечно, будет тяжело…
Я вернулась, а здесь абсолютная пустота
У меня, правда, потом еще вышла в Свердловске книжка стихов одна, захотели люди издать мои стихи, им это было нужно.
У меня никогда не было издано ни одной книги за мой счет
Первое: я считала, что должна все сделать сама, то есть, пробиваться в печать стихами, а не издавать книги за свой счет.
Второе: у меня никогда не было на это денег
Меня очень забавляло, что писали про меня, что у меня высокопоставленный отец, который проталкивал мои публикации
Такие обсуждения велись в газетах тогда и сейчас ведутся в блогах, что меня везде пропихивали, что меня печатали только благодаря ему.
Я всем на это отвечаю:
- Было бы на самом деле все это так – видели бы вы меня все здесь!!!
Я б давным-давно в Голливуде кино снимала бы!
Если бы можно было бы что-то сделать, конечно, любой бы родитель сделал, у моих родителей просто таких возможностей не было
У меня папа не был высокопоставленным, у меня папа всю жизнь был военным, он 11 лет в мазуте, в танке прослужил, и потом он каким-то чиновничеством занимался, был торгпредом России в Швеции, но это не та работа, при которой есть возможность влиять на издание книг дочери, у него был не тот уровень должности, чтобы на это влиять.
А мама у меня врач, она по первой специальности врач, по второй педагог-дефектолог, у нее два высших образования.
Она писала кандидатскую по педагогике как афазиолог про восстановление речи после поражения головного мозга у взрослых.
И у нас никогда не было денег, мы жили достаточно скромно.
Как простая советская интеллигентная семья.
У нас была огромная квартира и книги!
Везде!
То есть, полки с книгами было фактически всё наше богатство.
Мы тратили все деньги на книги.
Все тратилось на книги! Все тратилось на походы в театр и на выставки!
Мама смеется и говорит
- Ты должна была стать такой какой ты стала, потому что я прививала в тебе любовь к искусству еще во внутриутробном периоде.
Она за полмесяца до родов была на выставке Глазунова.
Тогда было очень мало выставок, были какие-то редкие привозные и потом организовали первую большую выставку Глазунова.
Она стояла летом два часа в тридцатиградусную жару, чтобы попасть на эту выставку.
То есть - ничто ниоткуда не взялось, это просто была такая семья? Родители погрузили своего ребенка в свой мир, положили в основание свою шкалу ценностей и воспитали себе подобного?
Да!
Но при этом мне ничего не насаждалось.
Ну и вот - я приехала в Москву
И такая абсолютная пустота.
Я стала потихонечку ходить по издательствам.
И в какой-то период времени было очень пусто, потому что мне говорила
- А-а-а-а! Это Вы? Да?
И все…
Возвращаться, конечно, было безумно трудно и еще труднее начинать все с чистого листа.
Но я попыталась не делать из этого трагедии ни для себя, ни для других, а просто принялась вспахивать это, заросшее бурьяном поле, как когда-то в первый раз.
Первое, что я сделала, это продолжила учебу режиссуре на Высших Курсах Сценаристов и Режиссером, в мастерской Александра Митты, устроилась работать на телевидение на канал «ТВЦ», где делала свою авторскую программу, посвященную поэтам и поэзии «Свеча на ветру», и продолжала писать и публиковаться.
Но самое смешное началось именно тогда.
Представляете, с момента моего возращения из Стокгольма, то есть уже у меня взрослой выходит еще 6 книг совершенно новых стихов!
Но в газетах пишут, что Вика Ветрова куда-то пропала и о ней ничего неизвестно.
У меня к 2007 году выходит 5 мистических романов, которые разлетаются по крупнейшим магазинам страны.
Но при этом в газетах пишут, что Вика Ветрова уже давно ничего не пишет вообще, ни прозы, ни стихов.
В 2000 году я становлюсь Президентским Стипендиатом, как самый талантливый поэт года.
Но журналисты муссируют тему - что стало с бедной Викой Ветровой.
Я 5 раз подряд прохожу огромную независимую комиссию и пять лет подряд вхожу в число номинатов на Премию Правительства Москвы в области литературы и искусства.
Но в журналах пишут: Вика Ветрова была вундеркиндом, но теперь она ничем не занимается и, вообще, неизвестно, жива ли она.
В 2006 году я вхожу в 20-тку САМЫХ ПОКУПАЕМЫХ И ПРОДАВАЕМЫХ ПОЭТОВ ГОДА.
Но при этом выходят заметки, что мои стихи никто не читает и неизвестно есть ли они.
Вот такой вот парадокс.
Я уже не говорю, что за это время, в качестве режиссера, я сняла свой первый авангардный фильм «Синколпа одиночества».
А в течение последующих двух лет еще два: «Сумерки» и «Нюансы».
Я записала диск со своими песнями под названием «Колбаса».
К сегодняшнему дню я являюсь автором 15 изданных книг и хочу заявить всем: в моих новых книгах вы не найдете ни одного старого стихотворения!
Я не занимаюсь перепечатыванием собственных стихов, мне это неинтересно!
А моя совсем новая книга стихов «Иллюзии», вышедшая в 2007 году была распродана практически в первые дни выхода тиража в свет.
Я включена в каталоги «Знаменитые люли Москвы» и «Знаменитые люди России» за 2007 и 2008 годы.
За 2008 год я дала около 20 больших интервью радиостанциям всего мира, которые обращались ко мне, как к «выдающемуся поэту современности». Я к этим восторженным эпитетам отношусь с улыбкой, но просто становится смешно, когда кто-то пытается с пеной у рта доказывать, что, как поэт я исчезла с лица земли.
Кому это нужно, ума не приложу.
Вундеркинды или Гении в детстве?
Ответить с цитированием
Сообщение от Look
